Сорок лет Чанчжоэ - Страница 39

К оглавлению

– Ну-с, молодой человек, отдыхаете? – спросил Генрих Иванович, сыто улыбаясь.

– Время сейчас учебное, а вы прохлаждаетесь!.. А как же знания, мой юный друг?

– Чего? – протянул Джером. – Чего надо?

– А что это вы такой грубый? – удивился полковник.

– А чего вы лезете?

– Извините, если я вам помешал. Отдыхайте, дорогой, отдыхайте!..

– Я же вам не мешал, когда вы на ней скакали, как петух на курице!

Шаллер оторопел.

– На ком?

– На ней, – ответил Джером, тыча пальцем в сторону дома Франсуаз. – Ух, как вы вспотели! А курицы не потеют, потому что они в перьях! А откуда у вас такие мышцы?

Генрих Иванович еще приблизился к мальчику.

– Так, значит, вы подглядывали?

– Угу, – согласился Джером.

– Разве вас не учили родители, что это дурно?

– У меня нет родителей, я в интернате живу.

– Понятно, – кивнул головой полковник. – Ну и что вы увидели там?

– Все.

– Понятно. И какое впечатление на вас это произвело, молодой человек?

– Пренеприятное… Не понимаю, почему вам и Супонину это нравится.

– А кто это – Супонин?

– Соученик мой. Правда, он старше меня на два года.

Шаллер некоторое время думал, что сказать мальчику.

– Придет время, и вы все поймете.

– Может быть, – пожал плечами Джером и скорчил гримасу как будто от боли.

Он вскочил на ноги, некоторое время возился с шортами и тут же, на глазах у Генриха Ивановича, помочился под дерево, обливая осенние листья.

– Можно, я приду к вам в бассейн купаться? – спросил он, заправляя рубаху в шорты. – Ведь это не ваш собственный бассейн! Вы же его не сами строили…

Полковник оторопел.

– Что же вы, давно за мною наблюдаете?

– Так случайно вышло…

Из гаража выехало авто. Франсуаз махнула рукой Шаллеру, призывая его поспешить.

– Ну что ж, приходите купаться, если хотите, – согласился Генрих Иванович. – Бассейн действительно не мой… Кто же это вас так побил? – поинтересовался он, разглядывая лицо мальчика.

– Мое дело, – буркнул Джером и отвернулся.

По дороге к центральной площади Шаллер рассказал Коти о подростке с набитой физиономией.

– В таком возрасте им интересно все, что с этим связано, – ответила девушка.

– А вас не смущает, что за нами наблюдали и видели все подробности?

– Абсолютно. Честно говоря, есть какая-то изюминка, когда кто-то глазами поедает то, что ты чувствуешь телом… Надеюсь, что мальчику понравилось.

Полковник не стал более развивать эту тему. Почему-то приятное настроение несколько испортилось. Генрих Иванович пока не понимал, почему это произошло, и стал смотреть на придорожные яблони, роняющие в пыль свои переспелые плоды.

– Я слышала, что ваша жена писательница?

– Если можно так сказать, – рассеянно отвечал Генрих Иванович.

– Сейчас модно, когда женщина пишет. – Франсуаз резко крутанула руль, объезжая куриный выводок. – Роман или поэма?

– А Бог его знает…

Девушка коротко посмотрела на Шаллера, жмурящегося от солнца, и вновь уставилась на дорогу. Весь дальнейший путь они ехали молча, ощущая какую-то случайную неловкость, возникшую между ними.

Вокруг в природе было покойно и тихо. Летали в небесах птицы, а по земле ходили куры.

14

Гаврила Васильевич Теплый трудился над рукописью Елены Белецкой, возвращаясь к ней во всякое свободное от педагогической деятельности время. За последние недели он еще более осунулся, еще больше засалились его длинные волосы, особенно слипшись на затылке. Коллеги при встрече с ним отворачивали головы, пытаясь попридержать дыхание, чтобы не унюхать кислого, застоявшегося запаха пота, исходящего от слависта. Ученики во внеурочное время старались не попадаться Теплому на глаза, так как чуяли, что учитель находится в дурном расположении духа и может огреть своей линейкой по макушке.

И действительно, у Гаврилы Васильевича не ладилась работа, а оттого злоба то и дело полоскалась в его желудке.

Теплый, сидя над рукописью, старался подавить глухое раздражение, так как давал себе отчет, что оно вовсе не помощник, а, наоборот, самый что ни на есть враг, тормозящий мыслительные процессы.

Славист часами комбинировал буквы, переставляя их с места на место, гадал над чередованием шипящих и пытался уловить смысл гласных, встречающихся по три подряд во многих словах.

– Безусловно, это не простая перестановка букв, – размышлял Гаврила Васильевич.

– Это не подмена одной буквы русского алфавита другой… Что же это тогда?

Может быть, существует какой-нибудь текст, с помощью которого был создан шифр?

Если так, как обнаружить этот текст?.." Г-н Теплый пытался читать рукопись вслух, стараясь нащупать какой-нибудь ритм и с помощью чередования ударных и безударных слогов поймать разгадку.

Если бы кто-нибудь в этот момент проходил под его окнами, он, вероятно, мог решить, что учитель тронулся умом, разговаривая с самим собой на тарабарском языке.

– Аоудлыр бтьу бтьу бтьу! – декламировал Гаврила Васильевич. – Щшжпооо крутимо!..

Иногда в тексте попадались известные слова, такие, как: слон, нос, жмых, и соединяющие: как, но, а. Славист не склонен был полагать, что эти слова могут послужить ключом к разгадке, а считал, что это просто случайные созвучия, встречающиеся в русском языке и способные увести работу в тупиковое направление.

Лишь поздними вечерами Теплый позволял себе отвлечься, зазывая в свою квартирку Джерома и показывая мальчику атласы по судебной медицине. Он наблюдал за реакциями подростка, за всем их спектром, от удивления до леденящего ужаса. Причем Джером не всегда реагировал так, как предполагал Гаврила Васильевич. То, что должно было, по мнению учителя, напугать мальчика, могло вызвать у него улыбку, и наоборот, какая-нибудь незначащая деталь, например снимок отрубленной кисти грудного младенца, разливала по лицу ученика мертвенную бледность и вызывала тошноту.